В прошлом году Россия активно занималась интеграционными процессами — Таможенный союз, Евразийское экономическое сообщество, Всемирная торговая организация. О том, что Федеральное агентство по техническому регулированию и метрологии (Росстандарт) делает для того, чтобы российские товары продвигались на мировые рынки, «Известиям» рассказал глава ведомства Григорий Элькин.

— Григорий Иосифович, минувший год наверняка был непростым, так как многие стандарты приходилось менять с учетом участия России в Таможенном союзе, ВТО, ЕврАзЭсе. Насколько мы еще далеки от необходимой для свободной торговли гармонизации?

— Конечно, год непростой. Мы создали экономический союз, с единой системой технического регулирования, технические регламенты, и связанные с ними стандарты теперь распространяются на все три страны. У каждой страны свои фонды стандартов, часть из них, конечно, гармонизирована через международные и межгосударственные стандарты. В 2011 году было принято около 500 межгосударственных стандартов, более 90% этих стандартов разработано в России. Для разработки межгосударственных стандартов пришлось менять российское законодательство, до этого бюджетные средства можно было тратить только на национальные стандарты.

— Трудно будет в рамках Евразийского экономического сообщества перейти всем странам на единые стандарты?

— С одной стороны, без переходного периода это трудно. В первую очередь из-за того, что промышленность трех стран во многих секторах имеет разный уровень развития. Возьмем требования к бензинам: одна из стран несколько отстала и в процессе переговоров выразила готовность догнать другие страны к концу 2015 года и дальше идти вместе. Может быть, в одиночку и не догоняла бы и в результате не вышла бы на современные рынки сбыта. Поэтому тут есть и нагрузки, и очевидные плюсы. Наша задача как регуляторов — найти общие точки для промышленности на всей этой территории. Ведь что такое ЕврАзЭС? Это такой аналог Евросоюза. У  наших соседей есть и проблемы, мы особенно хорошо их сегодня видим. При строительстве ЕврАзЭС мы стараемся учесть их ошибки и пройти путь строительства быстрее. Не надо забывать, что мы теперь еще и члены ВТО.

— Стандарты ВТО отличаются от наших?

— Самого понятия «стандарты ВТО» нет. В ВТО существует соглашение о технических барьерах в торговле, которое определяет основные правила игры в области технического регулирования. Одно из основных правил: участвовать в международной стандартизации и использовать международные стандарты ИСО и МЭК при разработке технических регламентов. У нас гармонизация фонда стандартов с международными составляет около 45–46%. Это достаточно высокая степень гармонизации. В США, например, она составляет около 25 %. Они немножко протекционизмом для своей промышленности занимаются. Мы же стремимся довести до нашей промышленности уровень требований, зафиксированный в международных стандартах, довести на русском языке, это тоже большое отличие от многих стран. В США нет необходимости переводить международные стандарты. Для России использование современных стандартов — одно из важнейших условий модернизации промышленности. Хотя целый ряд секторов уже выглядит очень современно. Например, наши трубники. Важно, когда сама промышленность в «сговоре» с потребителем диктует необходимость в обновлении стандартов. Газовщики тоже на переднем крае. Передовые отрасли, как правило, — экспортно ориентированные. Возьмем химическую промышленность. Есть современные предприятия, которые делают удобрения.

— А продовольствие?

— С продовольствием по-разному. Я вот сейчас кого-то назову как негативный пример, а это вызовет справедливую обиду. Из позитива — молочная отрасль достаточно сильная, высокоорганизованная отрасль, но есть и послабее. В пищевой отрасли нужно во многом посмотреть на принципы организации работы на Западе и в методах сертификации, и в государственном надзоре. У Белоруссии неплохой опыт в пищевой отрасли. Была поставлена задача реформировать отрасль, сделать ее экспортно ориентированной. Много белорусских продуктов поставляется в Россию, Прибалтику, но уже растет доля продукции, поставляемой в западную Европу. Белорусы провели серьезные процедуры международной сертификации своих производств. Меня поразило состояние их заводов. А ведь сертификация — это в первую очередь урок и попытка в ходе ее, если что-то не соответствует, исправить и получить конкурентное преимущество.

— Когда пару лет назад отменили сертификацию, было много разговоров о том, что мы отравимся. Что изменилось по факту?

— Мы взяли европейский опыт, но, правда, забыли одну вещь: в Европе можно продекларировать безопасность продукции, но часто надо приложить еще несколько сертификатов. Подтверждение соответствия — это целая схема действий, конечным итогом которой в Европе является декларация. Мы максимально включили в систему принцип презумпции ответственности промышленности. На первом этапе требовалось цепи административного давления с промышленности снять. Но нужно не забывать, что чем больше мы перекладываем ответственность на самого производителя, тем сильнее нужно заставлять его помнить об этой ответственности. Все мы люди, все производители пытаются снизить издержки. Однако в Европе велика роль надзора, и если вы не будете соблюдать требования, то вас законодательство по меньшей мере просто заставит уйти с рынка. В России показательная ситуация с бензином. Мы провели в прошлом году проверки на 560 заправочных станциях, нарушения технического регламента выявлены на 232 станциях. Составили 426 протоколов об административных нарушениях, около 200 дел передали в суды. Общий объем штрафов составил 1,94 млн рублей. Разделите штраф на количество проверенных заправок. Так вот, сопоставимы ли действия и затраты государства и повышают ли такие мероприятия ответственность? В этом году размер штрафов стал значительно выше. Посмотрим…

— Как так получается, если с НПЗ бензин выходит качественный, а на заправке уже плохой?

— НПЗ — состоятельные предприятия, они неплохо оснащены испытательной базой и контролируют показатели бензина на выходе. Опыт показывает, что если прийти к большинству производителей, бензин соответствует техрегламенту. Но с другой стороны, их технология производства — отсталая, октановое число повышается с помощью добавления присадок. Присадки часто делаются на основе эфирных масел, поэтому летучи. Дальше этот бензин поездил, заехал на нефтяную базу, а потом на заправку. А до заправки присадки уже улетучились. И характеристики бензина другие. Надо добавить случаи недобросовестной работы нефтяных баз и заправочных станций, и мы получим ту ситуацию с качеством бензинов, которую наблюдаем как потребители. Кстати, статистика и отражает эту картину — 43% нарушений.

— То есть нарушения не только на заправках?

— Всё начинается на производстве. Устаревшее оборудование, устаревшие технологии — беда многих предприятий. Сейчас правительство прилагает экстраординарные усилия по стимулированию, а иногда и принуждению предприятий к переходу на современные технологии производства нефтепродуктов. Одним из элементов этого процесса являются четырехсторонние соглашения, в которые включены программы модернизации предприятий, а государство в лице трех федеральных органов берет на себя контроль за их исполнением. Но даже если с завода вышел нормальный бензин, на базе его смешали с чем-то. Бывает, и на заправке слили половину одного и половину другого. Иногда сознательно, иногда просто по халатности. Заправки тоже разные: вертикально интегрированные и независимые. У независимых результаты хуже — у них посредников больше. Руководители вертикально интегрированных компаний все-таки более ответственно контролируют ситуацию. Мы сейчас договорились с ФАС, Роспотребнадзором и МВД о совместной работе по заправочным станциям. Почему о совместной? Полномочия разные. Например, мы приходим на заправку. Там написано 95-й, а реально в емкости 92-й. Это введение в заблуждение, но мы ничего взыскать в рамках наших полномочий не можем, это задача Роспотребнадзора. Кто-то с ценами балуется — тут антимонопольное законодательство работает. МВД будет разбираться, если причина не в заправке, а где-то в цепочке поставки, включая завод. Мы же до завода не дойдем, мы не следственный орган. Сейчас также прорабатываем меры, чтобы привлечь к проверкам субъекты. У нас есть территориальные органы, но на всю страну в них работает 500 человек, включая метрологический надзор. Этой численностью эффективно работать по всей территории нереально. А средства надо экономить, плодить федеральных чиновников для надзора, например, на Дальнем Востоке — нерационально. Другое дело, что надо внимательно следить, чтобы не было злоупотреблений на уровне субъектов. Мы сейчас готовим правовые акты. Активно с Красноярским краем работаем как с полигоном, чтобы выстроить систему. Региональные власти будут организовывать надзор на местах, а мы станем координаторами.

— Почему так медленно принимаются технические регламенты?

— Очень часто люди думают, что раз нет техрегламента на отдельную продукцию, то рынок не защищен. Это не так. Закон содержит переходные положения. Там, где нет регламентов, там напрямую работают стандарты. Такими темпами, как в нашей стране, переход на техрегламенты еще нигде не проходил. В Европе этот процесс занял более 25 лет. На данном этапе вместе с регламентами мы вводим схемы подтверждения соответствия, аналогичные европейским. Еще раз подчеркну, в основе всего презумпция ответственности бизнеса.  В некоторых областях вместе с декларацией соответствия техническому регламенту нужно приложить сертификат системы менеджмента качества. Для лекарственных средств конструкция дорыночного контроля построена таким образом, что с 2014 года будет необходимо сертифицировать производство на соответствие международным требованиям GМP/GLP.

В России в последние годы стандартизация ассоциируется с техническим регулированием. На самом деле часть стандартов работает в связке с техническими регламентами. При этом таких стандартов не более 10%. Остальные стандарты посвящены совершенно другим вопросам, и там содержатся не минимальные требования, а скорее те, на которые нужно ориентироваться. Они помогают строить производство, проектировать продукцию. Одна из наших главных задач — разрабатывать современные стандарты. Наш фонд устарел. В начале 2000-х Госстандарт скатился к тому, что разрабатывал 200 стандартов в год. Это очень мало. У нас фонд разрабатывает около 26 тыс. стандартов, ежегодно нам нужно обновлять фонд на 10 %, то есть разрабатывать 2–2,5 тыс. стандартов.

Косвенной причиной старения фонда, как ни странно, стала первая версия закона о техническом регулировании. В начале мало кто понимал, как это техническое регулирование должно работать. В прессе был лозунг «теперь технические регламенты заменят стандарты». И это во многом ослабило интерес к стандартизации. Многие из опытных экспертов покинули эту область. В 2011 году мы утвердили более 1,6 тыс. стандартов, часть перешла на этот год, мы утвердим их в I квартале. Почти вышли на норму 10%.

Есть вторая проблема, которая стоит перед нами сейчас. Качество и технический уровень стандартов. Все больший интерес к разработке и применению стандартов проявляет промышленность. Нашим самым крупным партнером здесь является РСПП. Комитет по техническому регулированию РСПП во главе с Дмитрием Пумпянским проводит огромную работу по формированию современной системы технического регулирования и стандартизации в нашей стране. Но главное в принятии стандартов — это консенсус. В процессах подготовки и принятия стандартов должны быть представлены все заинтересованные стороны, и в результате они должны найти общее мнение. А у нас есть слабая сторона. У нас сильно представлены производители и слабо — потребители, а это крайне важно. Когда разрабатывается стандарт, должны участвовать обе эти стороны. Потребителей же у нас в государстве вообще слышно слабовато.

— Когда будет принята ваша Концепция развития национальной системы стандартизации на период до 2015 года?

— В ближайшее время она будет внесена в правительство. Я объясню, почему все концепции до 2020 года, а наша — до 2015-го. Мы стараемся координировать нашу деятельность с международными организациями по стандартизации ИСО и МЭК. В ИСО есть понятие стратегического плана на пятилетку. Мы очень тесно работаем с ИСО, и президентом ИСО сейчас избран представитель России Борис Алешин. Последний раз  президент от нашей страны был в ИСО в 1977–1979 годах. На мой взгляд, нашу концепцию нужно еще раз обсудить с промышленностью. Параллельно работают целевые программы стандартизации. Например, авария на «Распадской» инициировала принятие программы стандартизации в угольной отрасли. Одна из главных задач этой программы — кардинально повысить уровень безопасности на шахтах. В России должны производиться и применяться самые современные средства контроля за обстановкой в шахте, включая системы мониторинга и определения местоположения работающих.

Если стандартизация — один из хороших инструментов для модернизации экономики, то, переходя к метрологии, хочу сказать, что точные измерения — это просто необходимость. Самое простое — эталон времени, «атомные часы». Он используется, например, в ГЛОНАСС наряду с эталоном частоты, эталоном параметров вращения земли, несколькими эталонами большой длины. Три года назад у нас был водородный эталон частоты, который давал отставание навигации в ГЛОНАСС от GPS на десятки метров. И хотя за счет математики мы это отставание сокращали, но это не давало возможности развиваться. Сейчас мы ввели цезиевый эталон. И отставание есть, но оно исчисляется 1,5 м, не больше.

— Когда отставания от GPS не будет совсем?

— В течение года планируем его ликвидировать. Из «метрологических» успехов хочу отметить новый репер для хранения эталонной частоты. Его у нас купили целый ряд стран. Есть эталон черного тела, который купили более 70 стран, включая развитые, — США, Германию, Японию. Эталоны — это верхний этаж метрологии. Важно донести точность измерений до промышленности. Хочу сказать, что, по данным международных организаций, Россия по признанным измерительным возможностям находится на третьем месте в мире, уступая только США и Германии.